Щелкунчик и Мышиный Король
Как только войдешь к Штальбаумам в гостиную, тут, сейчас же у двери налево,
у широкой стены, стоит высокий стеклянный шкаф, куда дети убирают прекрасные
подарки, которые получают каждый год. Луиза была еще совсем маленькой,
когда отец заказал шкаф очень умелому столяру, а тот вставил в него такие
прозрачные стекла и вообще сделал все с таким умением, что в шкафу игрушки
выглядели, пожалуй, даже еще ярче и красивей, чем когда их брали в руки.
На верхней полке, до которой Мари с Фрицем было не добраться, стояли замысловатые
изделия господина Дроссельмейера; следующая полка была отведена под книжки
с картинками; две нижние Мари и Фриц могли занимать чем им угодно. И всегда
выходило так, что Мари устраивала на нижней полке кукольную комнату, а
Фриц над ней расквартировывал свои войска. Так случилось и сегодня. Пока
Фриц расставлял наверху гусар, Мари отложила внизу в сторонку мадемуазель
Трудхен, посадила новую нарядную куклу в отлично обставленную комнату
и напросилась к ней на угощение. Я сказал, что комната была отлично обставлена,
и это правда; не знаю, есть ли у тебя, моя  внимательная
слушательница Мари, так же, как у маленькой Штальбаум - ты уже знаешь,
что ее тоже зовут Мари, - так вот, я говорю, что не знаю, есть ли у тебя,
так же, как у нее, пестрый диванчик, несколько прехорошеньких стульчиков,
очаровательный столик, а главное, нарядная, блестящая кроватка, на которой
спят самые красивые на свете куклы... Все это стояло в уголке в шкафу,
стенки которого в этом месте были даже оклеены цветными картинками, и
ты легко поймешь, что новая кукла, которую, как в этот вечер узнала Мари,
звали Клерхен, чувствовала себя здесь прекрасно.
Был уже поздний вечер, приближалась полночь, и крестный Дроссельмейер
давно ушел, а дети все еще не могли оторваться от стеклянного шкафа, как
мама ни уговаривала их идти спать.
- Правда, - воскликнул наконец Фриц, - беднягам тоже пора на покой (он
имел в виду своих гусар), а в моем присутствии никто из них не посмеет
клевать носом, в этом уж я уверен!
И с этими словами он ушел. Но Мари просила:
- Милая мамочка, позволь мне побыть здесь еще минутку, одну только минутку!
У меня так много дел, вот управлюсь и сейчас же лягу спать...
Мари была очень послушной, разумной девочкой, и потому мама могла спокойно
оставить ее еще на полчаса одну с игрушками. Но чтобы Мари, заигравшись
новой куклой и другими занимательными игрушками, не позабыла погасить
свечи, горевшие вокруг шкафа, мама все их задула, так что в комнате осталась
только лампа, висевшая посреди потолка и распространявшая мягкий, уютный
свет.
- Не засиживайся долго, милая Мари. А то тебя завтра не добудишься, -
сказала мама, уходя в спальню.
Как только Мари осталась одна, она сейчас же приступила к тому, что уже
давно лежало у нее на сердце, хотя она, сама не зная почему, не решилась
признаться в задуманном даже матери. Она все еще баюкала укутанного в
носовой платок Щелкунчика. Теперь она бережно положила его на стол, тихонько
развернула платок и осмотрела раны.
Щелкунчик был очень бледен, но улыбался так жалостно и ласково, что тронул
Мари до глубины души.
- Ах, Щелкунчик, миленький, - зашептала она, - пожалуйста, не сердись,
что Фриц сделал тебе больно: он ведь не нарочно. Просто он огрубел от
суровой солдатской жизни, а так он очень хороший мальчик, уж поверь мне!
А я буду беречь тебя и заботливо выхаживать, пока ты совсем не поправишься
и не повеселеешь. Вставить же тебе крепкие зубки, вправить челюсть - это
уж дело крестного Дроссельмейера: он на такие штуки мастер...
Однако Мари не успела договорить. Когда она упомянула имя Дроссельмейера,
Щелкунчик вдруг скорчил злую мину, и в глазах у него сверкнули колючие
зеленые огоньки. Но в ту минуту, когда Мари собралась уже по-настоящему
испугаться, на нее опять глянуло жалобно улыбающееся лицо доброго Щелкунчика,
и теперь она поняла, что черты его исказил свет мигнувшей от сквозняка
лампы.
- Ах, какая я глупая, ну чего я напугалась и даже подумала, будто деревянная
кукла может корчить гримасы! А все-таки я очень люблю Щелкунчика, ведь
он такой потешный и такой добрый... Вот и надо за ним ухаживать как следует.
С этими словами Мари взяла своего Щелкунчика на руки, подошла к стеклянному
шкафу, присела на корточки и сказала новой кукле:
- Очень прошу тебя, мадемуазель Клерхен, уступи свою постель бедному
больному Щелкунчику, а сама переночуй как-нибудь на диване. Подумай, ты
ведь такая крепкая, и потом, ты совсем здорова - ишь какая ты круглолицая
и румяная. Да и не у всякой, даже очень красивой куклы есть такой мягкий
диван!
Мадемуазель Клерхен, разряженная по-праздничному и важная, надулась,
не проронив ни слова.
- И чего я церемонюсь! - сказала Мари, сняла с полки кровать, бережно
и заботливо уложила туда Щелкунчика, обвязала ему пострадавшую челюсть
очень красивой ленточкой, которую носила вместо кушака, и накрыла его
одеялом по самый нос.
"Только незачем ему здесь оставаться у невоспитанной Клары",
- подумала она и переставила кроватку вместе со Щелкунчиком на верхнюю
полку, где он очутился около красивой деревни, в которой были расквартированы
гусары Фрица. Она заперла шкаф и собралась уже уйти в спальню, как вдруг...
Слушайте внимательно, дети!.. Как вдруг во всех углах - за печью, за стульями,
за шкафами - началось тихое-тихое шушуканье, перешептывание и шуршание.
А часы на стене зашипели, захрипели все громче и громче, но никак не могли
пробить двенадцать. Мари глянула туда: большая золоченая сова, сидевшая
на часах, свесила крылья, совсем заслонила ими часы и вытянула вперед
противную кошачью голову с кривым клювом. А часы хрипели громче и громче,
и Мари явственно расслышала:
- Тик-и-так, тик-и-так! Не хрипите громко так! Слышит все Король Мышиный.
Трик-и-трак, бум-бум! Ну, часы, напев старинный! Трик-и-трак, бум-бум!
Ну, пробей, пробей, звонок: королю подходит срок!
И... бим-бом, бим-бом! - часы глухо и хрипло пробили двенадцать ударов.
Мари очень струсила и чуть не убежала со страху, но тут она увидела, что
на часах вместо совы сидит крестный Дроссельмейер, свесив полы своего
желтого сюртука по обеим сторонам, словно крылья. Она собралась с духом
и громко крикнула плаксивым голосом:
- Крестный, послушай, крестный, зачем ты туда забрался? Слезай вниз и
не пугай меня, гадкий крестный!
Но тут отовсюду послышалось странное хихиканье и писк, и за стеной пошла
беготня и топот, будто от тысячи крошечных лапок, и тысячи крошечных огонечков
глянули сквозь щели в полу. Но это были не огоньки, нет, а маленькие блестящие
глазки, и Мари увидела, что отовсюду выглядывают и выбираются из-под пола
мыши.
Вскоре по всей комнате пошло: топ-топ, хоп-хоп! Все ярче светились глаза
мышей, все несметнее становились ах полчища; наконец они выстроились в
том же порядке, в каком Фриц обычно выстраивал своих солдатиков перед
боем. Мари это очень насмешило; у нее не было отвращения к мышам, как
у иных детей, и страх ее совсем было улегся, но вдруг послышался такой
ужасный и пронзительный писк, что у нее по спине забегали мурашки. Ах,
что она увидела! Нет, право же, уважаемый читатель Фриц, я отлично знаю,
что у тебя, как и у мудрого, отважного полководца Фрица Штальбаума, бесстрашное
сердце, но если бы ты увидел то, что предстало взорам Мари, право, ты
бы удрал. Я даже думаю, ты бы шмыгнул в постель и без особой надобности
натянул бы одеяло по самые уши. Ах, бедная Мари не могла этого сделать,
потому что - вы только послушайте, дети! - к самым ногам ее, словно от
подземного толчка, посыпались песок, известка и осколки кирпича, и из-под
пола с противным шипением и писком вылезли семь мышиных голов в семи ярко
сверкающих коронах. Вскоре выбралось целиком и все туловище, на котором
сидели эти семь голов, и все войско хором трижды приветствовало громким
писком огромную, увенчанную семью коронами мышь. Теперь войско сразу пришло
в движение и - хоп-хоп, топ-топ! - направилось прямо к шкафу, прямо на
Мари, которая все еще стояла, прижавшись к стеклянной дверце.
От ужаса у Мари уже и раньше так колотилось сердце, что она боялась,
как бы оно тут же не выпрыгнуло из груди, - ведь тогда бы она умерла.
Теперь же ей показалось, будто кровь застыла у нее в жилах. Она зашаталась,
теряя сознание, но тут вдруг раздалось: клик-клак-хрр!.. - и посыпались
осколки стекла, которые Мари разбила локтем. В ту же минуту она почувствовала
жгучую боль в левой руке, но у нее сразу отлегло от сердца: она не слышала
больше визга и писка. Все мигом стихло. И хотя она не смела открыть глаза,
все же ей подумалось, что звон стекла испугал мышей и они попрятались
по норам.
Но что же это опять такое? У Мари за спиной, в шкафу, поднялся странный
шум, и зазвенели тоненькие голосочки:
- Стройся, взвод! Стройся, взвод! В бой вперед! Полночь бьет! Стройся,
взвод! В бой вперед!
И начался стройный и приятный перезвон мелодичных колокольчиков.
- Ах, да ведь это же мой музыкальный ящик! - обрадовалась Мари и быстро
отскочила от шкафа.
Тут она увидела, что шкаф странно светится и в нем идет какая-то возня
и суетня.
Куклы беспорядочно бегали взад и вперед и размахивали ручками. Вдруг
поднялся Щелкунчик, сбросил одеяло и, одним прыжком соскочив с кровати,
громко крикнул:
- Щелк-щелк-щелк, глупый мыший полк! То-то будет толк, мыший полк! Щелк-щелк,
мыший полк прет из щелей - выйдет толк!
И при этом он выхватил свою крохотную сабельку, замахал ею в воздухе
и закричал:
- Эй, вы, мои верные вассалы, други и братья! Постоите ли вы за меня
в тяжком бою?
И сейчас же отозвались три паяца, смешной Панталоне, четыре трубочиста,
два бродячих музыканта и барабанщик:
- Да, наш государь, мы верны вам до гроба! Ведите нас в бой - на смерть
или на победу!
И они ринулись вслед за Щелкунчиком, который, горя воодушевлением, отважился
на отчаянный прыжок с верхней полки. Им-то было хорошо прыгать: они не
только были разряжены в шелк и бархат, но и туловище у них было набито
ватой и опилками; вот они и шлепались вниз, будто кулечки с шерстью. Но
бедный Щелкунчик уж наверное переломал бы себе руки и ноги; подумайте
только - от полки, где он стоял, до нижней было почти два фута, а сам
он был хрупкий, словно выточенный из липы. Да, Щелкунчик уж наверное переломал
бы себе руки и ноги, если бы в тот миг, как он прыгнул, мадемуазель Клерхен
не соскочила с дивана и не приняла в свои нежные объятия потрясающего
мечом героя.
- О милая, добрая Клерхен! - в слезах воскликнула Мари. - Как я ошиблась
в тебе! Уж конечно, ты от всего сердца уступила кроватку дружку Щелкунчику.
И вот мадемуазель Клерхен заговорила, нежно обнимая юного героя:
- Разве можно вам, государь, идти в бой, навстречу опасности, больным
и с не зажившими еще ранами! Взгляните, вот собираются ваши храбрые вассалы,
они рвутся в бой и уверены в победе. Паяц, Панталоне, трубочисты, музыканты
и барабанщик уже внизу, а среди куколок с сюрпризами у меня на полке заметно
сильное оживление и движение. Соблаговолите, о государь, отдохнуть возле
меня или же согласитесь созерцать вашу победу с высоты моей шляпы, украшенной
перьями.
Так говорила Клерхен, но Щелкунчик, вел себя совсем неподобающим образом
и так брыкался, что Клерхен пришлось поскорее поставить его на полку.
В то же мгновение он весьма учтиво опустился на одно колено и пролепетал:
- О прекрасная дама, и па поле брани не позабуду я оказанные мне милость
и благоволение!
Тогда Клерхен нагнулась так низко, что схватила его за ручку, осторожно
приподняла, быстро развязала на себе расшитый блестками кушак и собралась
нацепить его на человечка, но он отступил на два шага, прижал руку к сердцу
и произнес весьма торжественно.
- О прекрасная дама, не извольте расточать на меня ваши милости, ибо...
- Он запнулся, глубоко вздохнул, быстро сорвал с плеча ленточку, которую
повязала ему Мари, прижал се к губам, повязал на руку в виде шарфа и,
с воодушевлением размахивая сверкающим обнаженным мечом, спрыгнул быстро
и ловко, словно птичка, с края полки на пол
Вы, разумеется, сразу поняли, мои благосклонные и весьма внимательные
слушатели, что Щелкунчик еще до того, как по-настоящему ожил, уже отлично
чувствовал любовь и заботы, которыми окружила его Мари, и что только из
симпатии к ней он не хотел принять от мадемуазель Клерхен ее пояс, несмотря
на то что тот был очень красив и весь сверкал. Верный, благородный Щелкунчик
предпочитал украсить себя скромной ленточкой Мари. Но что-то будет дальше?
Едва Щелкунчик прыгнул на пол, как вновь поднялся визг и писк. Ах, ведь
под большим столом собрались несметные полчища злых мышей, и впереди всех
выступает отвратительная мышь о семи головах.
Что-то будет?
фото на сайте www.SAMARA.ru
|
