|
39. КОШКА МИССИС ДРУК
Что-нибудь одно: или горюй, или исполняй свои обязанности. Но когда
ты горюешь, исполняя свои обязанности, или исполняешь свои обязанности
горюя, ты уподобляешься в лучшем случае соляному промыслу, потребляющему
собственную продукцию без всякой экономии.
Этот вывод сделала кошка миссис Друк в ту минуту, когда шерстка ее стала
походить на кристаллы квасцов, а молоко, которое она лакала, - на огуречный
рассол.
Миссис Друк днем и ночью орошала слезами предметы своего обихода.
- Молли, - твердила она, прижимая к себе кошку, - право же, это был замечательный
мальчик, мой Боб, когда он еще не родился! Бывало сижу себе у окна, а
он стучит кулачком, как дятел. "Септимий, - говорю я, - наш мальчик
опять зашевелился". - "Почем ты знаешь, что это мальчик?"
- отвечает он. А я... ох, ох, Молли, ох, не-несчастная моя жизнь!.. Я
отвечаю: "Вот увидишь, - говорю, - Септимий, что это будет самый
что ни на есть мааль... ма-аль-чик!.."
На этом месте волнение миссис Друк достигало такой точки, что слезы ее
величиной с горошину начинали прямо-таки барабанить по спине Молли, причиняя
ей мучительное хвостокружение.
- Молли, поди сюда! - звала кошку миссис Друк через несколько минут, наливая
ей молоко. - Кушай, кушай, и за себя и за нашего голубчика... Как он бывало
любил молочко! "Выпей", - говорю я ему, а он... ох, мочи моей
нет, ох, уж хоть бы померла я!.. он отвеча-ает бывало: "Нне... нне...
приставайте, мамаша!"
Рыдания миссис Друк длились до тех пор, покуда блюдце в дрожащих ее руках
не переполнялось свыше всякой меры. Молли тряслась всем телом, опуская
в него язык, свернутый трубочкой. Но после двух-трех глотков она неистово
фыркала, ощетинивалась и стрелой летела на кухню, прямо к лоханке, в надежде
освежиться пресной водой. Увы! В мире, окружавшем миссис Друк, пресной
воды не было. Влага, подвластная ее наблюдениям, оседала в желудке сталагмитами
и сталактитами. Если б Молли знала библию, она могла бы сравнить свою
хозяйку с женой Лота, превратившейся в соляной столб, заглядевшись на
свое прошлое.
Но Молли не знала библии и в одно прекрасное утро прыгнула в окно, оттуда
на водосточную трубу, с трубы - в чей-то цветочный горшок, с цветочного
горшка - кубарем по каменным выступам вниз, вниз, еще вниз, пока не вцепилась
со всего размаху в пышную дамскую прическу из белокурых локонов, утыканных
гребешками, шпильками и незабудками.
- Ай! - крикнула обладательница прически. - Погибаю! Спасите! Летучая
мышь!
- Совсем наоборот: летучая кошка, - флегматично ответил ее спутник, заложив
руки в карманы.
- Натаниэль, спаси, умираю! - вопила урожденная мисс Смоулль, ибо это
была она. - Мышь ли, кошка ли, она вгрызлась в мои внутренности! Она меня
высосет!
По-видимому, между супругами Эпидерм уже не существовало гармонии душ.
Во всяком случае, угроза высосать внутренности миссис Эпидерм была встречена
ее мужем с полной покорностью судьбе.
- Изверг! - взвизгнула урожденная мисс Смоулль, швыряя зонтиком в мужа.
- Умру, не сделав нового завещания, умру, умру, умру! Все перейдет, по-старому,
тетушке жены моего покойного братца!
На этот раз Натаниэль Эпидерм вздрогнул. Очам его представилась тетушка
жены братца мисс Смоулль в качестве претендентки на наследство его собственной
жены. Он схватил оцепенелую кошку за шиворот, рванул ее; что-то хряснуло,
как автомобильная шина, и колесом полетело на дорогу.
Оглушительный хохот вырвался у прохожих, лавочника, газетчика и чистильщика
сапог. Мистер Эпидерм взглянул и обмер. Перед ним стояла его жена, лысая
больше, чем Бисмарк, лысая, как площадка для скетинг-ринка, как биллиардный
шар.
- Вы надули меня! - заревел он. - Плешивая интриганка, вы за это поплатитесь!
Адвоката! Иск!
Между тем внимание прохожих было отвлечено от них другим необычайным явлением:
несчастная Молли, запутавшаяся в локонах и незабудках мисс Смоулль, обезумела
окончательно и покатилась вперед колесом, нацепляя на себя по пути бумажки,
тряпки, солому, лошадиный помет и папиросные окурки.
- Га-га-га! - заревели уличные мальчишки, летя вслед за ней.
- Что это такое? - спросил булочник, выглянув из окна и с ужасом уставившись
на пролетающее колесо.
Но в ту же секунду оно подпрыгнуло, укусило его в нос и, перекувыркнувшись
в воздухе, полетело дальше.
- Держи! Лови! Саламандра! - И булочник со скалкой в руке, выпрыгнув из
окна, понесся вслед за колесом, неистово осыпая мукой мостовую и воздух.
Напрасно полисмен, воздев оба флага, останавливал безумную процессию.
Она неслась и неслась из переулка в переулок, пока он не вызвал свистком
целый наряд полиции и не понесся вслед за нею.
Толпы народа запрудили все тротуары. Староста церкви Сорока мучеников
разрешил желающим за небольшое вспомоществование приходу усесться на балюстрадах
церкви. Окна и крыши были усеяны любопытными. Учреждения принуждены были
объявить перерыв.
- Я вам объясню, что это, - говорил клерк трем барышням. - Это биржевой
ажиотаж, честное слово.
- Откуда вы взяли? - возмутился сосед. - Ничего подобного! Спросите булочника.
Он говорит, что это реклама страхового общества "Саламандра".
- Неправда! Неправда! - кричали мальчишки. - Это игрушечный дирижабль!
А колесо катилось и катилось. С морды Молли капала пена, желтые глаза
сверкали в полном безумии, спина стояла хребтом. Метнувшись туда и сюда
и всюду натыкаясь на заставы из улюлюкающих мальчишек, Молли понеслась
в единственный свободный переулок, ведущий к скверу, и волчком взлетела
на дерево - как раз туда, где между ветвями чернело воронье гнездо.
Карр! - каркнула ворона, растопырившись на яйцах.
Но Молли некуда было отступать. Фыркая и дрожа, в локонах, незабудках,
бумажках и навозе, она двинулась на ворону, испуская пронзительный боевой
клич. Та взъерошилась в свою очередь, подняла крылья, раскрыла клюв и
кинулась прямо на Молли.
Пока этот кровавый поединок происходил высоко на дереве, внизу, в сквере,
разыгрались другие события.
В погоне за саламандрой наметились две партии: одна мчалась на сквер со
стороны церкви, возглавляемая булочником, церковным сторожем и депутатом
Пируэтом, затесавшимся сюда случайно, вместе со своим секретарем, портфелем
и бульдогом. Другая, летевшая с противоположной стороны и состоявшая из
газетчиков, чистильщиков сапог и мальчишек, вынесла на первое место толстого,
красного человека в гимнастерке, с соломенной шляпой на голове.
Стремительные партии наскочили друг на друга, смешались в кучу, и церковный
сторож вместе с депутатом Пируэтом получили от красного человека по огромной
шишке на лбы.
- Сэр! - в негодовании воскликнул депутат. - Я неприкосновенен! Как вы
смеете!
- Плевать! Не суйтесь! - заорал красный человек.
- Так его! Жарь, бей! - поддерживали со всех сторон разгорячившиеся янки.
- Лупи его чем попало!
- Полисмен! - кричал депутат. - Буйство! Пропаганда! Тут оскорбляют парламент
и церковь!
- Так и есть, - мрачно вступился булочник. - Это большевики, ребята! До
чего они хитры, собаки! Выпустили саламандру, чтобы агитировать за торговое
соглашение! А нашему зерну пробьет смертный час, провалиться мне на этом
месте!
- Истинно, истинно! - поддержал его церковный сторож, прикладывая к шишке
медную монету. - Голосуйте против, пока эта самая саламандра не сгинет!
- Эка беда! - орал красный человек. - Торговое соглашение! Что тут плохого
- поторговать с Советской Россией? Я сам торговый человек. Выходи, кто
против соглашения! Раз, два!..
Депутат Пируэт оглянулся по сторонам. Его партия следила за ним горящими
глазами. Он понял, что может потерять популярность, оттолкнул бульдога
и секретаря, бросил портфель, скинул пиджак, засучил рукава и с криком
"Долой соглашение!" ринулся врукопашную.
Спустя полчаса наряд полиции уводил в разные стороны борцов "за"
и "против" соглашения, а карета скорой помощи нагружалась джентльменами,
получившими принципиальные увечья. Толстяк вышел победителем, а депутат
потерял бульдога, портфель и популярность.
Не менее трагически закончился поединок несчастной Молли с вороной. Прокаркав
над разоренным гнездом и раздавленными яйцами, практическая ворона ухватила
конверт с письмом Друка и, подобно жителю Востока, уносящему на своих
плечах крышу дома, отправилась с этим ценным предметом в далекую эмиграцию.
Что касается Молли, то она лежит на земле с проклеванными глазами и сломанным
хребтом. Мир ее праху! Она пожертвовала своей жизнью для развития нашего
романа.
НАЗАД.::. .::. .::. ДАЛЬШЕ
| |